Мать погибшего при стрельбе в школе Ижевска: «Почувствовали это за три дня до трагедии»

Массовое убийство в школе в Ижевске на фоне последних событий в стране как-то быстро ушло из инфополя. Однако этот кровавый день навсегда останется в памяти тех, кто в страшной трагедии потерял родных и близких. Корреспондент «Татар-информа» поговорила с мамой одного из погибших детей, ученика 9 класса Владислава Ольгой Кирилловой.

Трагедия в школе №88 города Ижевска произошла 26 сентября. 34-летний Артем Казанцев, в прошлом выпускник этой школы, в районе 11 часов дня проник в здание и открыл стрельбу. Погибли 17 человек, в том числе 11 учеников в возрасте от 7 до 15 лет. Позже выяснилось, что стрелявший стоял на учете в психоневрологическом диспансере с диагнозом «вялотекущая шизофрения». 

15-летний Владислав оказался в числе последних жертв стрелка

Фото предоставлено Ольгой Кирилловой

15-летний Владислав оказался в числе последних жертв стрелка. Свое кровавое шествие по школе он завершил в кабинете, где учился 9-й класс, в упор расстреляв практически всех, кто в тот момент занимался в кабинете. Там же он покончил собой. 

Трудно себе представить, какие чувства испытали родители, узнав о гибели своих детей. На момент нашего разговора мама Владислава Ольга Кириллова также находилась в тяжелом эмоциональном состоянии. Мы благодарны Ольге за то, что нашла в себе силы поделиться, рассказать о сыне. Фотографии публикуются с ее разрешения.

– Это ребенок, на долю которого, мне кажется, за 15 лет выпали все беды мира, – начала свой рассказ Ольга. – Он ко мне попал, когда ему было 6 лет, это мой приемный ребенок. Но совсем не чужой для нас ребенок, он племянник моего мужа Олега, сын его родного брата. 

Когда Владик был маленький, он выпал с высоты четвертого этажа. Всех подробностей не хочу рассказывать, скажу только, что он получил очень тяжелые травмы. Потом долгое время выходил из этого состояния. Два года мы его носили – то на руках, то на инвалидной коляске. Старались, чтобы он не ощущал этой вот социальной изолированности. В школу он не ходил год, мы возили учителя на дом. Посещали с ним детские мероприятия. Он был стеснительный, тихий, когда его на инвалидной коляске водили вокруг елки, он даже голову боялся поднимать. Но с возрастом все изменилось, конечно.

Был мальчишка такой покладистый, очень любил обниматься. Если он обнял, то кажется, что все у тебя переломится – так цеплялся сильно, настолько нужны были ему эти ощущения тепла. Мы с мужем, конечно, давали ему это тепло. Он нас называл «папа» и «мама», и у нас совершенно не было ощущения, что это не наш ребенок.

– Когда мы выправляли ему ноги, врачи говорили, что он никогда не будет ходить. Такие прогнозы были. Ему даже хотели ампутировать ноги. Дедушка его спас. Он его лечил, он лежал с ним в больнице – клинике Рошаля. И вот благодаря характеру, настойчивости дедушки Влад избежал этого. Дедушка не дал врачам ампутировать ноги. Мы его выходили.

Он любил плавать, гулять, любил изучать мир. Очень интересовался событиями в мире. Ему все было интересно. Это был такой ребенок – не доставлял вообще никаких проблем. Он не пропустил ни одного года в школе. Все было прекрасно. Сняли с него инвалидность. Остались только на теле страшные шрамы от чудовищного остеомиелита (тяжелый инфекционно-воспалительный процесс, поражающий все элементы кости, – прим. Т-и ), на голове остались следы, но мы его стригли так, чтобы не было видно, и на шее остался шрам от трахеостомы.

Он нас очень любил, мы его очень любили. В первое время между детьми было не то что непонимание, а ревность какая-то, потому что он очень часто подходил обниматься, и моя дочь, видя это, немного нервничала. Ей не нравилось, что он постоянно на мне виснет.

Но на самом деле отношения между детьми были прекрасные. Владик очень любил своих старших братьев. Он рос на примере отца, наших сыновей. Стремился быть похожими на них. Занимался спортом, был очень целеустремленный в этом плане, накачал себе пресс, руки. Хотел играть на гитаре.

«Это ребенок, на долю которого, мне кажется, за 15 лет выпали все беды мира»

Фото предоставлено Ольгой Кирилловой

Очень ответственно подходил к выбору профессии, он так хотел быть полезным этому миру. Просто мечтал хорошо зарабатывать, в какое-то время даже хотел быть священником, но потом понял, что на этом семью не прокормишь, и стал размышлять, кем бы он мог быть. У него были очень красивые руки, пальцы длинные, кисть изящная, как у человека искусства. И когда он мне сказал, что хочет стать механиком и ремонтировать машины, я была очень удивлена: «Владик, ну как ты этими ручками будешь крутить гайки? Давай, может быть, интеллектуальный труд какой-то выберем?» И он стал интересоваться сферой IT, компьютерным дизайном, учился редактировать фотографии. Он был такой очень красивый парень, какой-то неземной красоты, – рассказывает Ольга о сыне.

– Папа и мама Владислава погибли в 2014 году. Он их, конечно, знал, ему было шесть лет к моменту трагедии. Это был родной для нас ребенок, поэтому вопрос об усыновлении для нас не стоял. Он нас сразу стал называть «мама» и «папа», и всё.

Владик очень любил мою маму, мою бабушку. Бабушка наша ушла год назад, в октябре. Во время отпуска по дороге к морю мы всегда вместе с детьми заезжали к маме и бабушке. Жили мы большой дружной семьей.

Сейчас вот вспоминаю, как однажды у нас с Владиком случился разговор. Он пожаловался, что ОБЖ учить ему не интересно: «Землетрясения какие-то, наводнения, ведь ничего этого не бывает здесь, в Ижевске». А я ему говорю: «Сейчас такое время, запросто могут быть и теракты, все что угодно, ты обязательно слушай хорошо, как себя вести при теракте». А он: «Да нет, какой у нас может быть теракт в Ижевске, мама, о чем ты говоришь», он был уверен, что такое может быть только где-то на границе, но никак не у нас.

– Помните свои первые мысли, когда узнали о стрельбе в школе?

– Я была на работе на совещании, мне позвонила подруга, у которой учится ребенок в этой школе. Говорит: «Оля, в школе стрельба!» Я: «Что, в какой школе? В смысле в нашей школе? А Вика где?» Ее дочь Вика училась во вторую смену, поэтому была дома. Я говорю: «А Владик?» Бросила всё и побежала. 

Там уже было очень много людей, Росгвардия. Лица не было ни на ком, никто не ожидал этого. Мне кажется, никто даже не осознавал, что происходит. В каком-то немом молчании стояли все родители, потому что все тупо ждали, что будет. Приходили эсэмэски «детей выносят», «детей выносят с простреленными головами»... Я просто отказывалась в это верить. 

И когда детей не нашли, мы побежали уже в морг, чтобы хотя бы это тягостное ожидание прекратить, хоть какую-то информацию получить, исключить самое плохое. И в морге мы его нашли.

Я когда металась, искала его вокруг школы, думала: «Господи, это невозможно. Не может же быть так, чтобы на долю одного ребенка выпало столько бед! Он должен остаться в живых, потому что он все круги ада прошел в этой жизни, он столько страданий вынес!» Он перенес более двадцати операций, у него было столько переломов – мы просто собрали его из ничего. И вот он смог это преодолеть, и мы все радовались этой победе.

Мы просто метались, искали его. Среди живых не нашли, в списках мертвых тоже его нет. Только потом, когда по телевизору показали кадры с места трагедии, увидели, как он уже мертвый лежит на парте… Мы его искали по садикам, банкам, куда эвакуировали детей, но в тот момент его уже не было в живых…

«Он стрелял в упор, он выстрелил в сердце Владу, выстрелил в голову»

Фото предоставлено Ольгой Кирилловой

Я разговаривала с мальчишкой, который, слава богу, выжил, во время нападения он оказался завален мертвыми телами. Он говорит: «Я ничего не видел, потому что на мне лежал мальчик, который просто истекал кровью, у него были прострелены легкие, он захлебывался кровью, два часа он еще был жив».

Ты еще не понимаешь, как будто смотришь какое-то кино, настолько это жутко и кажется, что страшнее уже просто ничего не может быть. Но когда ты остаешься один после похорон, ужас охватывает еще больше. Потому что этих вопросов – «почему?», «почему так?», «почему он?» – очень много и они просто разрывают голову, потому что ты не знаешь ответа. 

Почему учительница вышла из кабинета? Почему? Они же сидели под партами, почему она вышла? А когда начинаешь представлять эту картину страшную, когда он, как волк ворвавшись в курятник, начал всех крошить и громить, психика просто не выдерживает. Из-за того, что такого не должно быть в нашем мире.

Он стрелял в упор, он выстрелил в сердце Владу, выстрелил в голову.

– И вот до сих пор в голове стучит этот вопрос – почему же так произошло? Ведь школа – это такое место, которое надо беречь вообще несказанно как. У нас школьный двор – проходной, а на охране сидят дедушки. У него нет ничего – ни дубинки, ни пистолета, ну что он сделает? Просто герой, который принял на себя первый удар (охранник школы также погиб. – Авт. ). 

Спрашиваю у знакомых: «Какие-то меры принимаются в школе?» Одна говорит: «В нашей школе на бабушку, которая сидит на охране, надели бронежилет весом 10 килограммов и каску. Говорят, она еле на ногах стоит». Это что, меры?

Самое большое количество погибших детей – в нашем классе. И все красавцы, просто нереальные красавцы. Недавно еще кто-то скончался в больнице в Москве. Жертв стало больше.

Пока у нас в обществе царит бездуховность, пока мы, зарабатывая деньги, не знаем, чем занимаются наши дети, залезая в компьютеры, играя в эти страшные игры, где они убивают, стреляют, просто привыкают к этому бездушию, ничего не изменится. Мы можем поставить трехметровые заборы, вооружить до зубов и поставить по периметру охрану, но пока в душах детей не будет Бога, будут выходить такие уроды и расстреливать.

Почему? У меня тысяча «почему». Почему этот человек ходил по белому свету, если он в 2008 году уже нападал с ножом на одноклассника, ранил его и бабушку какую-то на улице. Как он ушел от возмездия, как он не был закрыт? Ему был вынесен оправдательный приговор, что с таким заболеванием не сажают в тюрьму. Это что? Кто его отмазал? Эту трагедию можно было много лет назад просто на корню пресечь, и всё. Нет, подождали, пока он накопит в себе эту ненависть и придет и расстреляет всех. А он был лучший игрок в «Контр-Страйк». Его любимое дело – расстреливать. У него еще 200 патронов осталось нерасстрелянных, представляете, сколько еще могло быть жертв?! Он же подготовился, говорят, он еще выставил радионяню на первом этаже, чтобы знать, когда за ним придут, когда ему застрелиться. В нашем классе он и застрелился.

Почему в школе не было нормального оповещения? Что за оповещение такое, в чате? Учителя, которые успели закрыться, о теракте в школе узнали из чата. Какой учитель во время урока должен чат читать, объясните мне пожалуйста?! 

Мы не готовы вообще к такого рода происшествиям, у нас нет защиты, дети наши не защищены. Что-то надо делать для живых сейчас. На данный момент трудности с посещением школы имеют только родители. Они не могут в школу пройти. А бандиты – вот, пожалуйста.

– Наверняка бывают в школе собрания родителей, все это обсуждается...

– Я не ходила на последнее собрание. Я просто не могу, не могу видеть эту школу, не могу туда заходить. Эту школу просто утопили в крови. Ее сейчас закрыли на шесть месяцев. Но неужели для того, чтобы что-то начать делать, надо дождаться такой трагедии?!

«Мы не готовы вообще к такого рода происшествиям, у нас нет защиты, дети наши не защищены»

Фото: телеграм-канал «Типичный Ижевск»

– Ольга, понимаю, как вам тяжело, но можете рассказать, каким был последний день Владика?

– Накануне папа с ним очень много занимался. Они очень долго говорили в его комнате, он объяснял, как качать мышцы, какие мышцы как лучше прокачать, какие делать движения, что-то он исправил, потому что он подтягивание неправильно делал. Снова что-то про профессию говорили, про поступление. Говорит, очень многое проговорили. 

А мы с Олегом вообще сошлись во мнении, что мы это почувствовали за три дня до трагедии. Было предчувствие, что что-то должно произойти... Потому что такой панической атаки я не испытывала никогда, я вообще не знала, что такое паническая атака. Я не понимала, что со мной творится. Я не понимала, что творится с мужем, потому что муж, сильный, отважный человек, говорил, что его просто душит, что ему так плохо, как будто что-то где-то должно случиться, а я, говорит, не могу помочь. Я говорю: «Не пугай меня, пожалуйста, может быть, это связано со всеобщим психозом, мобилизацией, военной обстановкой, ну что ты такое говоришь». А сама просто не могу, мне настолько было плохо, я уже в 4 часа утра села на кровать и просто зарыдала, потому что я не знала, как уже с этими эмоциями бороться. Я уснула где-то в полшестого утра и даже не видела, как Владик ушел в школу.

Школа находится в двух шагах от нашего дома. Учительница потом еще сказала, что он проспал первый урок. Дочь моя учится в другой школе, у нее две подруги в этой школе. Так вот, одна из них проспала уроки, начала подходить к школе – услышала стрельбу и ушла домой, а вторая просто не пошла в школу по непонятным причинам. Вот так тоже бывает.

– Вы потом общались с кем-то из выживших детей?

– Родителей остальных погибших детей я видела в церкви на панихиде. Они все плачут, мы все плакали, мы не разговаривали. Я знаю, что они собирались в школе и что-то там обсуждали, я не смогла пойти.

Мужу тоже было плохо, словами не передать. Это будто бревном такого большого диаметра сдавили грудь, и ты никуда не можешь двинуться, это тяжесть такая неимоверная, и ты каждый раз безуспешно пытаешься проснуться, борешься, и не можешь понять, почему эта боль не заканчивается. И не знаешь, сколько это еще продлится. Это очень тяжело. 

…Ангела-хранителя всем деткам, которые живы. Чтобы что-то правительство сделало с этими местами скопления детей, потому что это наше будущее, охранять детей надо как зеницу ока. Дети боятся идти в школу. Надо, чтобы двери в школе были крепкие, чтобы что-то придумали – зашли дети в класс, закрыли на засов. Он же выламывал двери, он если слышал шум за дверью, громил двери, чтобы попасть внутрь.

Душа болит, просто невозможно. Были же такие прецеденты в Казани, Перми, Керчи, неужели ничему не научили? Что еще должно случиться, чтобы с этим что-то начали делать?!

У нас дети растут просто бездуховными. Что плохого в заповедях – «не убий», «не укради», что плохого в помощи ближнему? Раньше же всему этому учили. А сейчас дети разобщены. Побежали по своим домам – и в компьютеры», – поделилась свой болью Ольга Кириллова.

«Хочется рыдать, а слез уже нет, это просто невыносимо»

Фото: предоставлено Ольгой Кирилловой 

– Ольга, что вы можете посоветовать тем, кто остался в тяжелой ситуации, как избежать депрессии?

– Здесь только уповать на Бога, и всё. Нам дано это для того, чтобы мы открыли сердца, для того, чтобы мы что-то начали делать, чтобы мы поняли ценность жизни каждого, чтобы каждый родитель лишний раз подошел к своему ребенку и сказал, как он его любит. Любите своих детей, обнимайте своих детей чаще, говорите, что вы их любите. Потому что вот у меня ушел в школу и не пришел.

Хочется рыдать, а слез уже нет, это просто невыносимо.

Мы только купили ему куртку такую красивую на зиму, кофту, воротник у которой выставлялся так красиво, как шарфик. И в своих обновках он был такой взрослый, симпатичный парень, просто красавчик.

«Смотри, Владик, – говорю, – какой ты жених вырос». Он же был выше меня намного. Ему было ровно 15 лет. Я еще помню, когда мы отмечали его день рождения, я говорю: «Владик, вот представляешь, тебе уже 15 лет, это третий юбилей в твоей жизни, вот сейчас загадывай желание, представь, как сложится твоя жизнь». Нажелали ему кучу всего. А в конце я сказала: «Владик, посмотри, сколько свечек у тебя на торте, они уже не помещаются, – говорю. – Всё, больше свечки ставить не будем». Я-то имела в виду, что мы будем ставить цифры, «1» и «6», например, на следующий год… А получилось, что сказала, что больше свечки ставить не будем. Сейчас, вот видите, ставим другие свечки...

Когда мы собирали посылки на фронт, он всегда сетовал, что не может поучаствовать в этом и что если бы он зарабатывал, то купил бы бронежилет нашему солдату. Вот сейчас люди посылают деньги на карту Владику, я могу купить этот бронежилет и обязательно отправлю нашим с его фотографией, и боец, к которому попадет подарок от нашего сына, обязательно будет знать, какую высокую цену заплатил за это наш мальчик.

Автор: Зиля Мубаракшина, intertat.tatar ; перевод с татарского