За покрашенным фасадом «сталинки»: что скрывает казанский «Борис Годунов»

Как на Шаляпинском фестивале пытаются усвоить советскую имперскую культуру середины XX века до последней калории

В  мартовской афише Казанского театра оперы и  балета в  ряд красуются Максим Галкин, Александр Малинин и  хор Турецкого. Но  до  очередной смены эстетики на  сцене еще есть время  — международный оперный фестиваль продолжается. 12  февраля, накануне дня рождения Шаляпина, был показан «Борис Годунов». К  главной фестивальной святыне, специально для читателей «БИЗНЕС Online», приложился критик Иона Койфман.

12  февраля, накануне дня рождения Шаляпина, был показан «Борис Годунов» Фото: республика21век.рф

СПОНТАННЫЙ ДИАЛОГ

…Менял всемирнейший певец
Столицу за  столицей!

Театральный вечер начался с  самодельных стихов, прозвучавших во  вступительном слове бывшего солиста и  штатного режиссёра театра Эдуарда Трескина . Продолжился он, впрочем, гораздо более интригующим образом  — спонтанным диалогом между реальностью 2020 года, в  которой постмодернистски чередуются выдающийся композитор Мусоргский и  эстрадный певец Малинин, и  постановочной традицией русской оперы.

Предмет яростных искусствоведческих и  идеологических баталий, едва  ли не  единственная опера XIX века, которая в  первые десятилетия советской власти удостоилась безоговорочной канонизации, на  самом деле не  имеет канона Фото:  республика21век.рф

МАСКА И  ДУША

Центральная фигура фестивального бренда  — великий певец Федор Шаляпин, противник театральной рутины и  штампов, один из  предшественников глубоко рефлексивной культуры «нового пения». В  поддерживаемой фестивалем легенде о  казанском «Борисе», хранящем дыхание русской театральной традиции, Шаляпин окружен еще двумя монументами. Это бунтарь и  праотец европейского авангарда XX  века Мусоргский (перед ним преклонялись Равель и  Дебюсси, Стравинский и  Берг), и  наследник модернизма, ученик Коровина и  Врубеля, Федоровский. Этот тройной барельеф из  года в  год возникает в  программе Шаляпинского оперного фестиваля, а  за  ним скрывается собственно опера «Борис Годунов».

Предмет яростных искусствоведческих и  идеологических баталий, едва  ли не  единственная опера XIX века, которая в  первые десятилетия советской власти удостоилась безоговорочной канонизации, на  самом деле не  имеет канона. Композитор оставил две совершенно разные и  самостоятельные редакции. Первая рассказывает о  трагедии царя и  «русского мира», вторая  — еще и  о  столкновении двух держав и  культур. Ни  одна не  стала окончательной в  театральной практике, и  сейчас рядом с  немногочисленными «чистыми» версиями мы  видим обилие сводных вариантов, созданных постановщиками.

Советская власть искала в  «Борисе» политической актуальности, а  театры потихоньку приспосабливали его к  эстетике «большой оперы», удобно рифмующейся со  сталинским ампиром. По  этому пути идет и  Казанский оперный, выбрав в  качестве основы академизированную музыкальную редакцию Римского-Корсакова и  урезанный со  всех сторон вариант драматургии  — без сцены в  уборной Марины, без сюжетной линии с  политиканами-иезуитами и  без финальной сцены под Кромами. Это позволяет сократить длительность спектакля до  диетического гастрольного варианта.

Федор Федоровский создал свою сценографию для постановки Леонида Баратова на  сцене Большого театра в  1948 году, вскоре после окончания войны, а в  Казани «Борис» идет в  его оформлении с  начала 1990-х Фото:  республика21век.рф

ДАЙ ОТДОХНУТЬ И  ФОНТАНУ

Федор Федоровский создал свою сценографию для постановки Леонида Баратова на  сцене Большого театра в  1948 году, вскоре после окончания войны, а  в  Казани «Борис» идет в  его оформлении с  начала 1990-х. Этот монументальный стиль, виртуозно использующий игру чистых красок и  плоскостей  — часть «соцреалистического канона», реликвия ушедшей эпохи.

Редакция, в  которой опера исполняется в  ТАГТОиБ, позволяет вдоволь полюбоваться нежным голубым свечением декораций Федоровского в  «польском акте»: публика неизменно аплодирует фонтану (ради живописной реконструкции в  театре еще не  так давно шли «Кармен» по  эскизам Головина и  «Пиковая дама» в  оформлении Дмитриева). Хлопают и  во  время долгих темных перемен декораций: большой стиль требует от  зрителя большого терпения; хлопают между картинами, когда артисты выходят на  поклоны  — разве что не  хлопают в  такт музыке.

Спектакль Баратова воссоздан Михаилом Панджавидзе с  крохотными, но  симптоматичными изменениями вроде плакатно броского красного платка в  руках царя или зачем-то вскакивающего во  время ареста на  стул Варлаама. Театру очевидно недостаточно «живых картин», широкого актерского жеста и  крупного мазка, и  в  святилище традиций потихоньку берет свое постмодернистская эпоха.

Вслед за  образом титульного героя разворачивается целая галерея равнозначных портретов Фото:  республика21век.рф

ЧЕЛОВЕК В  ПЕЙЗАЖЕ

В  партитуре Мусоргского нет второстепенных персонажей и  почти нет традиционной оперной иерархии: вслед за  образом титульного героя разворачивается целая галерея равнозначных портретов. Царь Борис  — Михаил Казаков , многократно исполнявший эту роль на  сцене Большого театра в  постановках Баратова и  Александра Сокурова , точнейшим образом воспроизводит изначальный рисунок роли, с  огромными жестами и  знаменитым падением на  ступени трона. Былой бархатной ровности в  звучании его голоса стало меньше, не  везде хватает опоры, и  от  этого вокальная манера порой кажется странной.

Яркими и  эффектными могли  бы оказаться Сергей Семишкур в  партии Самозванца, Полина Шамаева (Марина Мнишек), Михаил Светлов (Варлаам), каждый из  которых обладает хорошей вокальной школой. Но  дирижерские намерения Василия Валитова в  отношении оркестра явно шли вразрез с  ожиданиями солистов и  хора (который лучше всего прозвучал в  финале с  верхнего яруса, под руку хормейстера театра Любови Дразниной ). Артисты то  почти проглатывали ключевые реплики, то  вязли в  некомфортных темпах. Там, где должна была в  полный голос заговорить музыка, она была исполнена формально. Актерского спектакля за  краткие часы срочных репетиций тоже не  сложилось, как это чаще всего бывает на  Шаляпинском (особенно заметно было полное отсутствие драматической продуманности роли Шуйского у  Валерия Микицкого ).

У  театральных реконструкций, безусловно, есть своя ценность. В  казанском «Борисе» четко видно, на  что эта ценность потрачена. Это поддержка статуса фестиваля, давно превратившегося в  руины, и  искусственное жизнеобеспечение мифа о  единственно верном «классическом» прочтении. Может даже показаться, что ни  сама постановка, ни  произвольно нанесенные поверх нее штрихи ничего не  добавляют к  опере Мусоргского. На  деле  же версия Казанского оперного  — это попытка усвоить имперскую культуру сталинской эпохи до  последней калории, без осознанно критического, подлинно «музейного» к  ней отношения. Более всего «Борис» в  2020 году напоминает сталинские дома  — трубы текут, перекрытия прогнили, зато фасад покрашен.