«Надо было ставить мюзикл!»: как Славутский по диагонали прочел «Дракона» Шварца

Любимая пьеса либеральной интеллигенции в театре им. Качалова предстала нехитрой нравоучительной сказкой в дорогом антураже

В  Качаловском театре  — первая премьера сезона: худрук Александр Славутский поставил «Дракона», сказочную антиутопию Евгения Шварца о  тоталитарном сознании. Театральный критик Антон Хитров в  материале для «БИЗНЕС Online» призывает никогда больше не  трогать эту пьесу.

«Дракон» качаловцев — это практически мюзикл, правда, оригинальная песня всего одна — неуклюжий городской гимн

Вообще, конечно, ситуация парадоксальная: депутат регионального парламента от  «Единой России» ставит любимую пьесу либеральной интеллигенции. Правда, спектакль Александра Славутского в  политическом отношении получился вполне беззубым. Режиссер даже сказал в  одном интервью, что рыцарь Ланцелот, бросающий вызов тирану  — это Владимир Путин . Наверное, пошутил. Интересно, кто тогда дракон  — Соединенные Штаты?

Если вы  читали пьесу Евгения Шварца или видели экранизацию Марка Захарова , переходите сразу к  следующему абзацу. Если нет  — вот очень короткий пересказ. Странствующий рыцарь Ланцелот  — дальний родственник того самого  — намерен освободить некий безымянный город от  дракона. Чудовище веками требует у  местных жителей пищи и  почестей, каждый год ему положена девушка на  растерзание. В  городе герою не  рады: люди верят, что дракон непобедим, и  предпочитают угождать ему, как монарху. Каждый знает его с  детства: в  человеческом обличье дракон не  гнушается обществом своих подданных и  по-соседски ходит к  ним в  гости. Ланцелот не  поддается на  уговоры и  убивает чудовище  — но  сам, тяжело раненый, скрывается. Предприимчивый бургомистр объявляет себя победителем дракона и, по  сути, занимает его место. Никто не  против. 

Естественно, это текст о  тоталитарных режимах XX  века: Шварц писал ее  в  разгар Второй мировой, в  эвакуации. Сталинские цензоры умели читать между строк и  запретили «Дракона» после первой  же премьеры в  1944 году. Сегодня брать эту пьесу никто не  мешает  — но  лучше  бы театрам оставить ее  в  покое. «Дракон»  — это не  «Борис Годунов» и  не  «Чайка», он  однозначный, как басня Крылова. Автор так дорожил любимыми мыслями, что заставил персонажей формулировать мораль  — мало  ли мы  сами не  поймем. 

Бургомистр и Генрих, его сын — до смешного беспринципные мерзавцы без капли человечности (играют, соответственно, Илья Славутский и Алексей Захаров)

Мораль, если без лирики, такая: люди не  научатся свободной жизни только потому, что их  избавили от  тирании. Мы  в  курсе, спасибо. Сейчас этого мало, чтобы поставить умный спектакль. Но  ничего другого вы  сказать не  сможете, если попробуете поработать с  этой пьесой. «Дракону» не  хватает гибкости, чтобы стать чем-то еще, кроме сказки-антиутопии для старшего школьного возраста. Пару лет назад попытался Константин Богомолов : местами было интересно, местами  — непонятно, в  целом получился любопытный, но  все-таки проходной проект. Во  всяком случае, если сравнивать со  «Славой», «Тремя сестрами» и  другими поздними шедеврами режиссера.

Богомолов бился со  стереотипами о  пьесе, комбинировал ее  с  Евангелием и  Ницше, с  советской киноклассикой и  русской популярной музыкой  — короче, старался сделать ее  сложнее и  шире. Славутский пробует взять зрелищем. Модельер Екатерина Борисова в  роли художника по  костюмам. Монументальная декорация Александра Патракова . Видеозадник с  облачками. Полеты на  машинах и  без. Миниатюрный электрокар бургомистра. Танцующая и  поющая массовка. Героические позы героев и  злодейский грим у  злодеев. «Дракон» качаловцев  — это практически мюзикл, правда, оригинальная песня всего одна  — неуклюжий городской гимн. А  надо было заказать полноценное либретто и  два часа музыки. Тогда вопросов было  бы меньше. Такой жанр. Дорого, красиво, громко, просто, без претензий.

Ланцелот у Павла Лазарева — высокий молодой красавец, который чувствует только праведный гнев и ничего кроме

Для драматического спектакля, вышедшего на  исходе 2019 года, все решения слишком очевидные. «Отчего все ваши герои ходят в  черном? —  Это траур по  их  жизни, они несчастны». А  дракон почему в  красном? Потому что императорский цвет. Полупрозрачный павильон из  мелких решеток  — ну  да, тюрьма. Ланцелот у  Павла Лазарева   — высокий молодой красавец, который чувствует только праведный гнев и  ничего кроме. Бургомистр и  Генрих, его сын  — до  смешного беспринципные мерзавцы без капли человечности (играют, соответственно, Илья Славутский и  Алексей Захаров ). Допустим, персонажи так и  написаны  — плоскими, но  почему  бы не  добавить им  объема? 

Теперь  — о  драконе. Тирана можно показать каким угодно, это редкий случай, когда пьеса Шварца оставляет место для трактовки. Олег Янковский в  фильме Захарова изображал его самовлюбленным негодяем из  бондианы. Игорь Верник у  Богомолова  — невзрачным чинушей с  лицом Леонида Брежнева. Дракон Марата Голубева   — просто злобный. Красный мундир и  такие  же красные губы на  бледном лице, белоснежный парик и  большие очки в  духе модельера Лагерфельда  — эффектная, но  ничем не  заполненная оболочка.

Дракон Марата Голубева — просто злобный. Красный мундир и такие же красные губы на бледном лице, белоснежный парик и большие очки в духе модельера Лагерфельда — эффектная, но ничем не заполненная оболочка

Режиссура не  вытаскивает пьесу  — но  это полбеды. Беда, что Славутский прочел ее  по  диагонали, пропустив удачные находки Шварца. Ланцелот в  оригинале не  носит ни  копья, ни  меча  — по  крайней мере, во  владениях дракона. Это непрактично, но  красиво: рыцарь хочет получить оружие от  горожан  — или выйти против чудовища с  голыми руками и  погибнуть им  в  укор. Штука в  том, что герой заранее знает: нельзя подарить свободу тем, кому она не  нужна. В  спектакле все это похерено только потому, что художница по  костюмам нарисовала Ланцелота со  шпагой, а  режиссер ее  не  поправил.

Или шпага  — так, аксессуар, на  дракона с  ней не  ходят? Тогда пусть актер это сыграет  — хотя  бы перед битвой, когда мастеровые дарят ему меч: вот это, дескать, парни, другое дело, не  то  что моя булавка. Мы  же не  знаем, какая прочность у  драконьей чешуи. Может, и  нож подойдет, а  может, и  меч и  не  годится. Хотя лучше было  бы совсем без шпаги: образ безоружного рыцаря слишком хорош, чтобы вот так им  жертвовать. Театр ни  в  коем случае не  обязан обслуживать замысел автора, но  понимать его все-таки надо. Внимательный режиссер заметит ненужное и  отрежет. Небрежный будет спотыкаться о  пьесу, как о  развязанный шнурок.

«Дракону» не хватает гибкости, чтобы стать чем-то еще, кроме сказки-антиутопии для старшего школьного возраста

Иногда Славутский не  слышит Шварца, иногда  — слышит и  спорит. Оптимистический финал он  поменял на  мрачный: вернувшийся герой не  свергает бургомистра, а  прислушивается к  его совету и  покидает город. Даже знаменитую сентенцию Ланцелота  — «В  каждом из  них придется убить дракона»  — режиссер передал самозванному правителю: теперь она звучит как отговорка  — дескать, я  все понимаю, тиран убит, а  люди те  же, мы  над этим работаем, не  мешай. Естественно, хитрый политик лжет: стоит рыцарю уйти, на  сцене снова запевают гимн в  честь бургомистра. Но  находка ничего не  меняет по  сути. Какая разница, останется в  герое надежда или нет: качаловский «Дракон» так и  так будет нехитрой нравоучительной сказкой в  антураже дорогого мюзикла.