«Из теплохода четыре гармониста за руки-ноги выносят Ильгама Шакирова и несут»

Юрий Гвоздь о походах в Третьяковку с ее «хозяином», «мягкой силе» Шаймиева, актере Табееве и знаменитом фото «Здесь будет КАМАЗ»

В  сентябре легендарный казанский оператор и  режиссер-документалист Юрий Гвоздь отмечает свое 70-летие. Юбилейная дата ожидает и  Казанскую студию телевидения, с  которой долгие годы была связана его творческая деятельность. В  интервью «БИЗНЕС Online» выпускник ВГИКа Гвоздь рассказал, что сдавал экзамен дома у  знаменитого искусствоведа Паолы Волковой, как снимал музыкальные фильмы с  молодым Ренатом Ибрагимовым, почему «засалатил» первое лицо ТАССР и  многом другом.

В  сентябре легендарный казанский оператор и  режиссер-документалист Юрий Гвоздь отмечает свое 70-летие Фото: Василий Иванов

—  Юрий Константинович, 19  сентября вы  отмечаете свое 70-летие. На  днях состоялось торжественное мероприятие по  случаю будущего 60-летия Казанской телестудии. Так что, юбилейных поводов для нашей встречи было предостаточно. Вы  по-прежнему в  строю, в  апреле получили награду Фестиваля мусульманского кино за  картину «Духовные родники Татарстана». С  каким настроением подходите к  собственной солидной круглой дате?

—  Начну с  житейского, наверное, немножко удивлен этими датами. Вернее, 60 лет телестудии  — это нормально, а  вот мое 70-летие… Никогда не  думал, что возраст в  70 лет и  я  когда-то будут соотноситься между собой. Недавно видел Айрата Хайруллина, нынешнего депутата Государственной думы, говорили про юбилей, а  он: «Ну, какой юбилей Юрий Константинович, вы  не  тянете на  70 лет!» Я  задумался, действительно, все время в  бегах, в  движении.

—  Тогда поделитесь своим секретом творческого долголетия.

—  Благодарен судьбе, что так рано определился с  профессией. Дело в  том, что еще в  начальных классах, когда все ребята играли в  войнушку, я  играл в  киностудию. Конечно, у  нас ничего не  было дома  — диванов, стульев, но  были табуретка. Я  ставил одну, поперек на  нее другую, и  так возил, якобы, панораму делал. Это первое. Во-вторых, у  меня папа летчик, он  снимал на  фотоаппарат. Я  сам родился в  Германии, там, видимо, пленка была.

—  Но  в  Германии вы  не  задержались.

—  Я  1949 года рождения, но  в  1953-м уже был в  Казани, со  временем из-за чего. В  1953 году там было очень серьезное восстание рабочих против советской власти, про которое в  СССР, естественно, никто не  говорил. В  связи с  этим семьи военных и  вывезли. У  меня отец  — украинец донецкий из  Красноармейска, а  мама  — Вафина Галия Измайловна, недавно был на  кладбище татарском, там около Тукая у  нас семейное захоронение. Мать родом из  деревни Тукая Кошлауч. Тауфик Сагитов знаменитый, некогда глава Гостелерадио ТАССР, как-то пришел к  нам домой, а  потом, мне рассказывали, удивлялся: «У  Гвоздя мама так по-татарски литературно разговаривает».

—  Вы  же тоже понимаете по-татарски.

—  Немножко понимаю, но, когда я  приехал в  Казань, и  мы  жили напротив парка Горького в  офицерском доме, то  по-русски даже не  говорил, только по-немецки. Потому что и  мама, которая тоже была при погонах, и  папа все время были на  работе, у  нас дома была няня  — немка. Сейчас по-русски вроде неплохо разговариваю, а  по-немецки не  помню ничего, кроме Guten Morgen.

Это к  тому, что мы  плохо иностранные языки изучаем в  школе, учим всякие правила, суффиксы, а  нужно разговорный изучать. У  меня, к  сожалению, ни  бабушек, ни  дедушек не  было, они уже умерли, поэтому не  с  кем было общаться на  татарском языке. К  тому  же меня в  круглосуточный детский сад отдавали, район тоже был русский, поэтому татарским не  владею, к  сожалению. Сожалею, потому что, чем больше знаешь языков, тем лучше.

Фото: из личного архива Юрия Гвоздя

—  В  общем, детские игры в  киностудию привели вас во  ВГИК?

—  До  этого было еще далеко.   Еще раз напомню, что мой папа увлекался фотографией, был у  него такой примитивный фотоаппарат, и  в  нашей однокомнатной квартире я  научился фотографировать и  проявлять пленку.

А  потом был  следующий важнейший в  жизни момент, когда я  пришел во  Дворец пионеров, где была фотостудия, руководил которой Камиль Тахтеев, он  был корреспондентом «Гудка» в  свое время, профессиональный человек. Обычно в  кружках преподает непонятно кто, но  у  Тахтеева была очень солидная фотостудия для того времени. Там была фото- и  киностудия, мы  все мероприятия Дворца пионеров обслуживали. И  сложилась настоящая команда.

—  Сколько вам тогда было лет?

—  Это было где-то в  8-м классе, пришел туда осознанно. Я  выяснил, что во  ВГИК, прежде чем ехать и  сдавать экзамены, нужно пройти творческий конкурс  — послать бандеролью 20-30 фотографий различных жанров. Я  — Дева, родился в  сентябре, человек целеустремленный, системный что  ли, поэтому и  пришел во  Дворец пионеров.

У  нас   сложилась такая атмосфера, что все ребята, которые там занимались вместе со  мной, стали профессиональными фотокорреспондентами либо кинооператорами. Почему-то этого не  было ни  до  нас, ни  после  нас. Валерий Севастьянов  — оператор «Матильды», Авис Привин  — сериалы снимает для федеральных каналов… Из  фотографов, например, Рустам Мухаметзянов. И  многие другие.

—  Вы, как фотограф, что любили снимать больше всего?

—  Репортажи, подхватить что-то, люблю это в  фотографах, когда человек уловил  миг. Вроде толпа народа, а  он  сумел в  ней поймать яркое мгновение.

—  Как  же появилась идея с  поездкой в  Москву во  ВГИК?

—  Многие из  наших ребят были фотокорреспондентами «Комсомольца Татарии», где Роберт Копосов был ответственным секретарем, он  после Камиля Тахтеева второй человек, который в  моей судьбе сыграл большую роль. Он  мне дал первое задание, была в  Казани музыкальная фабрика, я  снимал, как изготавливают пианино, потом в  газете три фотографии разместили. Представляете, какое это было событие для школьника? Понимаете, очень важно кто у  тебя в  начале пути, Тахтеев научил меня работать, Копосов дал стимул, сказал: «Давай, фотографией занимайся!»

Теперь про ВГИК. Как-то мне на  одном застолье ребята сказали, мол, ты  «тихарь», оказывается  был. Все ребята, которые ходили во  Дворец пионеров, были постарше, поэтому я, как подмастерье у  сапожника, бегал за  портвейном. Для меня они были уже мэтры. Тот  же Привин уже три раза неудачно поступал во  ВГИК, так что мне было неудобно заявить во  всеуслышание, что я  тоже поступаю. Поэтому, никому не  говоря, собрал фотографии, отправил их  во  ВГИК. Тогда вступительные экзамены в  творческих вузах были на  месяц раньше, чем везде, и  мне 5 юля приходит письмо, что вы  прошли творческий конкурс, экзамены с  5  июля, вы  должны быть в  Москве.

Фото: из личного архива Юрия Гвоздя

—  Вы  сразу на  вокзал?

—  Мы  с  мамой сразу  же побежали в  аэропорт, он  тогда недалеко от  парка Горького располагался, ведь уже начались экзамены! Билетов в  Москву не  было, мы  поплакались и  с  трудом сумели найти одно место. Прилетел в  Москву, ничего  же не  знаю, это после меня уже казанские поехали, им  все рассказывал, поскольку был первый из  могикан.

Узнал, где находится ВГИК, оказывается возле ВДНХ, напротив института марксизма-ленинизма, чуть дальше гостиницы «Турист». Пока добрался до  солидного здания, наступил вечер, дверь закрыта уже, вышел охранник говорит: «Все, конец рабочего дня, приходите завтра в  девять утра». Я  поехал на  Казанский вокзал, лег на  лавочку, ночь переночевал. Тогда 600 человек подавало заявления на  операторский факультет, а  принимали 9-10 человек. Дали место в  общежитии на  время экзаменов, там познакомился с  одним парнем, он  поступал не  первый  раз. Это был Рабит Батулла. Он  меня лет на  10 старше, уже опытный, дал почитать свои рассказы на  русском языке, интересовался моим мнением.

А  пока шли экзамены. Дали задание  — снять репортаж, сделать несколько снимков, потом бюсты, натюрморты,   постановочные портреты. Второй тур, если не  ошибаюсь, это разговоры обо всем, где выявляли общее развитие. На  первый взгляд разговоры ни  о  чем, довольно странные, я  подумал, наверное, хотят подколоть нас, провинцию. Например, мне такой вопрос запомнился: сколько колонн у  здания Большого театра? Я  думал, они спрашивают, чтобы операторскую наблюдательность выявить, но  потом, когда начал учиться, то  узнал, что в  архитектуре есть три академических ордера: дорический, ионический и  коринфский.  А  число колонн должно быть четное. То  есть, проверяли, а  разбираешься  ли ты  в  элементарных вещах. Так  же проверяли знание картин. Ты  можешь не  знать художника, но  должен сказать, какая эпоха, стиль. Так  же было и  с  литературой.

—  Чем закончилась ваша эпопея во  ВГИКе?

—  На  экзаменах по  общим предметам я  получил две «пятерки» и  одну «четверку». Набирал курс Борис Волчек, отец Галины Волчек, он  снимал с  Роммом  «Ленин в  1918 году». А  кафедру возглавлял Анатолий Головня, он  работал с  Пудовкиным, из  кинооператоров единственный Герой социалистического труда, считался мэтром. Как-то он  вошел в  комнату, где были абитуриенты, казалось, что живой памятник вошел. Спросил мою фамилию: «Гвоздь». Спросил, откуда ты, мальчик, мол, молодец, хорошие у  тебя работы. Видимо, этот момент тоже мне помог, понравилось Головне созвучие наших фамилий.

Вообще, фамилия мне два раза в  жизни помогла. Второй раз  так. Как я  уже говорил, мыы жили напротив парка Горького, там было много хулиганья. Пошли на  каток, и  к  нам подвалили ребята, Подлужная с  Калугой враждовали (не  так, как потом в  80-е, но  было), а  мы  находились между ними, поэтому доставалось от  обоих группировок. И  вот к  нам пристали, а  тут один из  нашей компании назвал меня  — Гвоздь, а  там на  Подлужной был авторитет Гусь. Гусь-Гвоздь  — созвучно, ребята подумали, видимо, что я  какой-то близкий ему человек, и  отвалили.

Фото: Василий Иванов

—  ВГИК  — это был совершенно новый мир?

—  Абсолютно с  вами согласен, я  благодарен жизни, что   застал там корифеев своего дела. Например, историю русского искусства, преподавал у  нас один человек. Мы  поехали в  Третьяковскую галерею с  ним вместе картины рассматривать, а  там старушки «божьи одуванчики», смотрю, в  первом зале встают перед ним и  в  пояс кланяются. Подумал еще, какие культурные старушки, в  другом зале тоже самое, и  так во  всех залах. Я  спросил у  одной, в  чем дело, а  она: «Хозяин  же пришел!» Оказалось, что Николай Николаевич Третьяков  — внук того самого Третьякова. Когда сдавали экзамен, то  из  трех вопросов один был посвящен советскому искусству. А  он  заявляет: «Советского искусства не  признаю, третий вопрос можете не  учить». Все это знали, никто его не  трогал, хотя вы  понимаете, что это были за  времена.   Но  уровень авторитета, даже во  властных структурах, был такой.

Или тот  же же  Головня… Бывает, что преподаватели начинают мудрить, туда-сюда, хотя чувствуется, что и  сами не  понимают предмет. А  вот как Анатолий Дмитриевич проводил занятие на  тему «Роль света в  кино». Рассказывает: «Ребята, что такое фотография? Это с  древнегреческого переводится как „светопись“. Что такое кинематография  — это движущаяся светопись». Потом вызывает студента к  доске, просит написать слово «светопись», далее просит стереть «свето» и  спрашивает: «Если света не  будет, что останется? Пись! Понятно ребята, какова роль света в  кино?» Я  убедился, чем человек умнее, тем проще он  может рассказать о  сложном.

—  Было ощущение какого-то особенного уровня свободы в  институте кинематографии?

—  Я  не  ощущал никакого идеологического момента, ни  у  нас, ни  у  студентов других факультетов, мы  же в  общаге собирались вместе, москвичей мало было. Жизнь в  общаге начиналась где-то в  11 вечера, до  этого где-то все шлялись, после учебы шли в  кабак или, например, в  театры, куда нас пускали бесплатно по  студенческому билету. Лекции начинались в  9 утра, никто ни  с  какого курса туда не  приходил, все подтягивались ко  второй паре. Вот такая свобода.

Опять  же про свободу, преподавала у  нас знаменитый искусствовед Паола Волкова. Мы  должны были ей  сдавать какой-то зачет или экзамен. Вызывают в  деканат, говорят, что Паола Дмитриевна плохо себя чувствует, просит приехать к  ней, мы  — человек девять  — поехали к  ней на  улицу Горького. Дом как дворец, в  подъезде сидит консьержка, мы  поднялись, все как в  старинных фильмах, стоит горничная. Волкова одета в  такой халат, как у  барыни в  кино, висит люстра, как в  театре, стол огромный, хоть свадьбу проводить. Накрыли стол, она говорит: «Ребята, надо соблюдать правила, ответить на  вопросы». Спрашивает: «Кто хочет получить „пятерку“?» Мне не  нужно было. Волкова: «Давайте, начинайте трапезу. А  с  теми, кто хочет „пять“, я  поговорю». Мы  сидим, едим-пьем, слушаем, как она принимает у  отличников экзамен,  хотя больше сама им  рассказывает. Мы  пришли к  ней часов в  11 дня и  так долго сидели, что едва успели на  последний поезд в  метро. Вот так сдавали экзамены, и  это была такая общая обстановка.

—  В  итоге, куда получили распределение по  итогам учебы?

—  Отец у  меня тогда уже не  был военным, работал прорабом, семья была мягко говоря не  зажиточной, мать получала 69 рублей, работая экономистом. Я  понял, что в  Москве будет тяжеловато жить. А  я  был уже тогда парень сообразительный и  поступил на  Казанскую студию телевидения, был там, что называется, первый парень на  деревне с  дипломом ВГИК.   Там и  деньги хорошие платили, поэтому никуда больше не  рыпался. Вместе с  Виктором Беспаловым сняли фильм «Сосна, освященные солнцем», он  стал моей дипломной работой во  ВГИКе, какую-то даже премию получил как оператор, кроме того, поставили за  диплом «отлично».

Фото: из личного архива Юрия Гвоздя

—  В  начале своей самостоятельной карьеры вы  снимали много, как  бы выразились сегодняшним языком, много музыкальных клипов.

—  В  принципе, да, получилось так, что снимали музыкальные фильмы, была такая режиссер музыкальных программ Рушания Кадырова. Тогдашние казанские мэтры со  светом работать не  могли, кроме того за  музыкальные фильмы практически не  платили. А  мне все это было интересно.

И  еще благодарен судьбе, что один из  первых фильмов, правда, я  был на  подхвате  — вторым оператором, который мы  снимали  — это «Беренче театр». Я  тогда понятия не  имел о  татарском театре и  его актерах. Снимали в  большой студии, ночью –в девять вечера начинали, а  в  шесть утра заканчивали. И  так две недели подряд. Влюбился в  Камаловский театр, в  его актеров, для меня новый мир открылся, а  там Шахсанем Асфандиярова, Равиль Шарафиев, Ирек Багманов, Вера Минкина  — это словами не  передать. Я  в  Качаловский театр ходил, но  там такой атмосферы не  было.

—  Но  снимали вы  активно представителей татарской эстрады.

—  Это надо было уметь снимать. До  этого снимали в  павильоне, а  я  предложил выйти на  улицу. Например, поет Ильгам Шакиров, говорю, давайте его снимем на  природе и  не  просто на  природе. На  теплоходе трех палубном сняли, по  Волге проехались, потом сняли, как он  на  машине «Волге» едет и  поет. По  нынешним временам это был клип, хотя тогда так это не  называли. Шакиров мне потом несколько раз в  жизни помогал, например, когда меня с  телестудии хотели выгнать за  мой нрав.

—  Как вы  с  ним сошлись, ведь Шакиров был довольно сложным человеком, об  этом многие говорят?

—  Про Ильгама Шакирова я  сразу понял  — это умный человек, даже такого философского типа. Хотя, конечно, когда вспоминаешь, то  на  ум  приходят разные комические истории. Все знают, что он  был с  алкоголем на  «ты», может, и  пил от  того, что знал многое про нашу жизнь.

Как-то надо был выезжать на  съемку, а  Шакирова  нет. Рушания Кадырова узнала, что он  в  какой-то квартире на  Сибирском тракте. Приехали, стучимся. Как сейчас помню, это был третий этаж, тук-тук, оттуда голос: «Кто там». Ему говорят, выходи, а  он: «Не  могу, меня тут закрыли». Был у  нас такой администратор Колесников, Все, что угодно, мог достать и  устроить.   В  итоге с  визгом приехала пожарная машина, поставили лестницу: «Ильгам, давай спускайся!». Шакиров выглянул в  окно, его стали уговаривать, мол, столько народу тебя ждет. Он  согласился, полез вниз, но  спустился наполовину по  лестнице и  замер, мы  то  знаем, что он  человек непредсказуемый, замер, а  потом раз и  обратно в  квартиру…   Через некоторое время вылезает, в  руках  — полбутылки начатой…

Но  его очень ценили. Раньше в  моде были трехпалубные пароходы, артисты театра и  кино курсировали на  них и  давали на  концерты на  стадионах там, куда приезжал теплоход. Мы  снимали такие концерты. Так вот в  конце подавали микроавтобус для народных артистов СССР. И  как-то они сидят и  ждут,   потом зовут Марата Тазетдинова  — директора филармонии, главного организатора: «Да  что такое, мы  — народные артисты, а  кого-то ждем!» В  это время из  теплохода четыре гармониста за  руки-ноги выносят Ильгама и  несут. Народные артисты возмущаются, что это за  пьяница. А  мудрый Тазетдинов им  говорит: «Таких директоров, как я, пять человек успеют поменять, а  он  останется. Шакиров  — наша звезда!»

—  Шакиров сам понимал, что он  великий?

—  Наверное, да, раз позволял себе такое. Но  запомнил еще одну историю, после которой я  его очень зауважал, как артиста. Представьте, он  в  таком состоянии, что даже ходить не  может, а  должен закрывать концерт, стоит последним номером. Я  стою за  кулисами. Московская ведущая объявляет: « Сейчас выступает народный артист…» Начинается музыка, его по  лицу бьют, чтобы пришел в  себя, ведущая говорит «Ильгам Шакиров», его выталкивают   на  сцену. Что происходит за  эти одну-две секунды? Он  выходит и  начинает петь, как ни  в  чем не  бывало. Человек изменился моментально, потому что попал в  свою стихию.

—  Вы  работали и  с  более молодыми артистами, скажем, с  Ренатом Ибрагимовым. Не  было у  него звездной болезни?

—  Мы  с  ним целый фильм снимали «Дарите женщинам цветы», тогда Ибрагимов стоял как столб, даже Ильгам лучше двигался. Вообще у  наших артистов была проблема в  движении. Там целая история  — большущие камеры, мы  перекрывали улицу Ленина, интересные кадры и  все прочее. Ренат слушался, для него это было что-то новое, после окончания сказал, что очень благодарен. Поэтому с  татарскими артистами приятно работать, но  особенно с  камаловскими.

Если еще говорить об  артистах, то  на  меня потрясающее впечатление производил Тагир Якупов. У  него был потрясающий голос. Он  Ильгам Шакиров № 2, а  где-то, мне кажется, даже превосходит. А  ведь его представляли, кажется, как просто солиста Госансамбля песни и  танца ТАССР. То  есть, когда человек выходит из  хора, поет и  обратно в  хор заходит. Якупов  — это поразительный талант, но  и  трагическая судьба…

—  Вы  также известны, как летописец первых шагов КАМАЗа.

—  КАМАЗ  — это обстоятельства времени, там в  1969 году началось, хотя душа моя к  музыке тянулась, я  человек лирического типа. Единственное, что про начало КАМАЗа могу сказать то, что нужно было снять это начало, а  что снимать-то? Пустое поле? И  был такой Михаил Медведев, фотограф, он  предложил, давайте поставим камень посреди поля. Ее  одобрили, Фикрят Табеев даже приехал, получился знаменитый кадр: «Здесь будет КАМАЗ». Потом там разное снимали, гостиниц не  было, а  народ приезжает со  всего Союза, людей запускали в  жилые дома, которые построили, но  еще не  сдали, в  одну квартиру по  20 человек. Октябрь месяц, нашей съемочной группе предоставили кровать и  матрасы, больше ничего нет, дом не  отапливался. Берешь 2-3 матраса, кладешь под себя, 2-3  — сверху. Вот в  таких спартанских условиях жили.

Фото:  tatarstan.ru

Чувствовали  ли, что делаем великое дело? Такого не  было, мы  выполняли свою работу, но  энтузиазм чувствовался, мы  же сами снимали, как туда прибывало по  500 автобусов в  день. Потом мы  с  Беспаловым, Рубцовым снимали много документальных фильмов, старались не  только механику показать, а  через людей, через судьбы очеловечить эту историю.

—  Вы  же достаточно близко наблюдали многих руководителей Татарстана.

—  Я  наблюдал практически всех, начиная с  Фикрята Табеева, потом Рашид Мусин, Гумер Усманов. Тогда  же не  было ни  «БИЗНЕС Online», ни  разных телеканалов, у  нас на  всю республику было 4-5 оператора, они нас всех знали в  лицо.

Например, был такой оператор Абрамов, я  у  него еще ассистентом  был. Как-то приехали в  Альметьевский театр, там совещание идет, пошли через черный ход, зашли в  дверь, а  там комната президиума  — все подняли стаканы и  на  нас смотрят. Абрамов впереди, такой седой, солидный, он  у  нас секретарем парткома был, всегда против пьянства выступал. Так вот Табеев его увидел и  спрашивает: «ты  что тут делаешь, Василий?» Я  тихонько за  ним стою. Абрамов извинился за  вторжение. Табеев в  приказном тоне: «Налейте! И  Абрамову целый граненый стакан коньяка наливают». Тот с  трудом выпил, а  Табеев говорит, ну, все, теперь нас не  продаст.

Про Табеева еще был интересный случай. Снимаем вручение знамени ТАССР в  татарском оперном театре, я  и  еще какой-то оператор. И  так получилось, что в  момент вручения «засалатило», что называется, то  есть пленка заела. Сперва у  него, потом у  меня, момент не  сняли как вручили.   Что делать? Там у  нас Гущин был редактор, говорит мне, пошли молодой со  мной, скажем Табееву, придумай что-нибудь, ты  же у  нас такой шустрый. Я  подошел, говорю, вот, мол, мы  издалека снимали, надо крупным планом показать. Мозги «крутим» ему. Глава ТАССР согласился еще раз сняться, поработал у  нас актером.

—  Вы  не  случайно сняли недавно фильм «Личное дело Фикрята Табеева»

—  Идея была моя, потому что этот человек меня интересовал, о  нем разное говорили. Я  считаю, что это вообще основа  — снимать то, что тебе самому интересно.

Фото: из личного архива Юрия Гвоздя

—  А  о  Мусине или Усманове не  хотели  бы снять фильмы?

—  Мусин тоже был интересный человек. У  нас был журналист Мукаддас Юсупов. Его дочь или кто-то была замужем за  сыном знаменитого повара Ахметзянова, она рассказывала: искали Ахметзянова, сказали, что он  в  такой-то квартир, его два дня не  было на  работе. Пришли  — пустая квартира, а  на  полу сидят Рашид Мусин и  Юнус Ахметзянов, расстелена газетка, сидят и  культурно выпивают. Про у  меня про Мусина историй нет, он  был такой не  публичный что  ли человек.

Из  всех людей, кто был наверху, мне больше всех нравился Мухаммад Галлямович Сабиров  — очень порядочный, очень внимательный к  людям, я  хотел в  последние годы снять воспоминания о  нем, но  пока думал, он  умер. Вы  помните, что он  был в  опале…

—  В  90-е вы  ведь практически были личным оператором Минтимера Шаймиева?

—    Тогда пресс-центра у  президента не  было, е  был пресс-секретарь Хасанов, фотограф Миша Козловский и  я  прикрепленный к  ним оператор. А  еще Асгат Сафаров с  папочкой. Так мы  иногда и  летали на  небольшом самолете.

Я  — единственный оператор, который два раза снимал в  квартире Шаймиева на  Маяковского. Приехали в  его деревню, его дом в  Аняково снесли, говорим, пройдитесь вдоль забора, он  прошелся. Гонора не  было, он, в  отличии от  других, политик «мягкой силы»…

—  Вы  видели, чтобы Шаймиев на  кого-то кричал?

—  Не  видел, хотя однажды было. Мы  в  кабинете готовимся, тогда камеры были большущие для интервью, вдруг слышу его голос: «Ты  что меня за  дурака принимаешь?» Оборачиваюсь, а  там Шаймиев и  какой-то мужичок, а  дальше продолжение тирады: «Ты  сам должен был в  район выехать, там все проверить, а  ты  взял из  газет, телевидения и  даешь мне отчет!» Я  говорит, сам телевизор смотрю, если вечером не  успеваю, Сакина мне докладывает.   Вот тогда я  понял роль телевидения. Видел таким Шаймиева только один раз,   да  и  ругал он  ни  как барин, а  чисто человечески.

Фото: из личного архива Юрия Гвоздя

—  Вы  ведь долгие годы были и  активным профсоюзным лидером, многие коллеги вас за  это с  теплотой вспоминают.

—  Я  такой человек, что имею свое мнение, не  лезу на  рожон, конечно, но  держусь до  конца. Долго был в  профсоюзе, меня много раз хотели оттуда выпереть, тут много моментов. Расскажу один: представьте партийное собрание, я  председатель профкома Гостелерадио, у  нас 600 человек народа, и  в  этом собрании у  нас все партийные, чтобы в  партию записаться у  нас очередь была, потому что интеллигенции нельзя было много брать, а  я  единственный беспартийный.

Меня много раз приглашали в  Вахитовский райком, потом уже рассказывали, мол, видим, рожу хитрую твою, но  ничего сделать не  можем. Уговаривают меня, дескать, в  партию надо вступить, а  я  отвечаю, что внутренне не  готов.

—  А  почему отказывались?

—  Сейчас могу сказать почему. Из-за своего характера, потому что я  3-4 раза видел, как приезжает инструктор обкома, самый последний человек, и  начинает нашему директору нотации читать, типа я  начальник, ты  дурак. Профсоюзы  же тогда организовывали пляски и  прочее, а  я  добивался, чтобы трудовой договор был, чтобы там все было расписано.

Один пример, почему мы  с  Ильшатом Аминовым не  очень дружны. У  нас у  журналистов были маленькие расценки, просили поднять зарплату, потому что работа в  новостях бешеная. Я  все время поднимал вопрос о  повышении, на  всех собраниях ГТРК «Татарстан». Аминов все время отказывал по  разным причинам, коллективный договор. Мы  сидим в  одном здании, а  мне приходилось почтой ему отправлять заказное письмо, ответ приходил опять  же интересный: «Вы  не  давали нам никаких предложений». Аминов потом ушел на  ТНВ, к  нам пришел Ирек Муртазин, как  бы к  нему не  относиться по  другим делам, но  я  ему объяснил ситуацию. Через несколько дней гонорары повысил в  два раза. Значит, возможности были, но  по  каким-то своим соображениям Аминов их  не  находил.

Начальство вообще не  любит людей, которые что-то хотят и  имеют свое мнение. Я  председателем союза кинематографистов был два срока подряд был союза кинематографистов. Мне девчонки рассказывали из  министерства культуры, когда там министром была Зиля Валеева, рассказывали. Я  поднимаюсь по  лестнице, а  она с  другой стороны, потом Зиля Рахимьяновна меня увидела и  быстро в  кабинет зашла, чтобы не  встречаться, а  потом спрашивает: «Гвоздь ушел там или нет?» Потому что понимает, если я  к  начальству прихожу, то  загружаю его проблемами. Но  к  Зиле Рахимьяновне у  меня претензий  нет. Если она   что-то обещала, то  выполняла, интеллигентность все-таки есть у  человека.

Фото: Василий Иванов

—  А  что вас беспокоит применительно к  состоянию кино в  Татарстане?

—  Повсеместная победа дилетантизма, в  кино особенно. Всякое проявление профессионализма выглядит архаическим и  неправдоподобным. Поэтому я  считаю, с  этой точки зрения, у  нас кризис. Молодежь ведь критически ко  всему относится, мы  тоже такие  же были. Может не  критически, но  сами себе на  уме, это должно быть, это есть двигатель  — идея,   что всё должно изменяться. Но  надо прислушиваться и  к  тому, что было, чтобы не  получилось так, что до  них ничего не  было. Говорят, же, что будущее начинается из  прошлого. Но  наши молодые режиссеры меня уважают: Рахимбай, Рашитов…

—  Вы  по  прежнему в  строю как режиссер-документалист, значит, есть повод спросить о  творческих планах.

—  Есть идея, может она и  осуществится. Первый этап прошел, есть конкурс министерства культуры  России. Фильм вот о  чем, вы  по  названию поймете  — «Лев Толстой без бороды». Да, про молодого Толстого. Я  заинтересовался, у  нас в  кино вообще нет этого образа, а  ведь Толстой учился в  Казани, приехал сюда  — бабник такой. Почему он  начал писать свой дневник в  Казани, потому что заразился венерическим заболеванием и  впервые попал в  больницу без слуг, без всего, и  от  нечего делать он  начал писать дневник. Вроде мелочь, но  в  Казани это произошло, по  сути, родился великий писатель. Вот моменты  — гуляка, повеса и  так далее, вообще очень интересны драматургические моменты, связанные с  Казанью. Был еще год Толстого, я  подавал заявку, но  молчок…

—  Это тема, видимо, не  скрепоносная. Сейчас о  великих принято рассказывать, как о  памятниках, а  не  как о  живых людях, которые дышали, грешили, любили.

—  Может быть, видимо, не  вписался, поэтому я  подал в  российское министерство, надеюсь, что второй тур пройду и  с  помощью федерального госкино этот фильм сниму. Мне интересно, как этот повеса стал выдающимся писателем.

Или вот еще история, теперь уже не  про Казань, а  про Москву. У  меня был фильм об  одном нашем бизнесмене, он  депутатом был, из  Пестречинского района, его родной деревни не  стало, и  он  на  пустом поле построил необычный памятник  — это деревянные, деревенские ворота. Его фамилия Мамонтов. Я  снимал фильм в  разное время, и  так получилось в  кадре, что из-за ветра ворота туда-сюда ходили. Мамонтов собрал там бывших жителей, расстелил на  поле скатерти-самобранки. Они вспоминать начинают, песни петь… А  дальше бизнесмен на  свои деньги тракториста нанял. Чтобы пахать, надо эти поля засеивать. В  Москве фильм показал, одна известный киновед посмотрела фильм  и  говорит: «Знаете, Юрий Константинович, тут что-то не  то.   Если  бы он  свою деревню поджог, тогда мы  бы обязательно этот фильм взяли.   Я  бы вас всеми фестивалями обеспечила».

Гвоздь Юрий Константинович —  оператор и режиссер

Родился 19.09.1949 года в ГДР, в семье военнослужащего.

Окончил операторский факультет ВГИК, мастерская В.В. Монахова (1973).

Заслуженный деятель искусств РТ (1993) ;Заслуженный деятель искусств России (2002).