Василий Колташов: «Индия – это главный выгодополучатель от СВО»

«Это очень интересная ситуация для мировой экономической истории. Такого не  было как минимум очень давно»,  — констатирует экономист, директор Института нового общества Василий Колташов. Раньше и  отечественный, и  глобальный рынок росли за  счет расширения потребления и  деловой активности на  Западе, а  теперь мы  растем по причине сокращения там активности и за счет прочих деструктивных процессов. В  интервью «БИЗНЕС Online» Колташов также размышляет о  том, почему последние налоговые инициативы правительства не  тянут на  полноценную реформу, для чего необходимо ввести минимальную почасовую ставку оплаты труда и  как Россия разворошила муравейник планетарной экономики.

— Василий Георгиевич, налоговые предложения правительства вызвали бурное обсуждение в политических, экономических, бизнес-кругах. Многие эксперты и предприниматели выступают с критикой этих инициатив. А как вы оцениваете фискальные новации?

— Во-первых, предлагаемые изменения в налоговом законодательстве все-таки сложно назвать реформой. Это скорее корректировка имеющейся системы. Неприятный момент состоит в том, что с 13 до 15 процентов повышается НДФЛ для тех, у кого годовой доход составляет от 2,4 до 5 миллионов рублей. Это не очень большие деньги, если мы говорим, допустим, о семье, у которой двое-трое детей, а работает только папа.

Почему повышение налога коснулось этой группы, не очень понятно. Это, скорее, вопрос к Антону Силуанову и его экономической идеологии. Он все-таки неолиберал, а они считают, что налоги должны платить в основном не богатые, а бедные. Вот это неприятно. Но в целом повышение налоговое небольшое. С другой стороны, есть положительный момент, и он состоит в том, что семьи с двумя и более детьми получат налоговый вычет. Правда, непонятно, почему возвращаются только 7 процентов налога, а не все 13? Тем не менее, это все-таки шаг вперед. У нас вообще любые изменения к лучшему совершаются маленькими шагами. К тому же, если бы был введен необлагаемый налоговый минимум, то есть 13-процентный налог был убран для тех, кто получает низкую зарплату, то это не привело бы к повышению их зарплат. Но в целом налоговой механизм, разработанный правительством, работоспособен.

Василий Георгиевич Колташов (родился 6 февраля 1979 года) — российский левый экономист и политолог, публицист и писатель, историк.

Закончил Сибирский государственный университет путей сообщения (СГУПС).

Специализируется на экономических кризисах, больших циклах и методах обеспечения роста. Автор книги «Кризис глобальной экономики», написанной на основе одноименного доклада 2008 года. Руководил подготовкой и принимал участие в написании порядка 20 аналитических докладов. Получил известность благодаря прогнозам и анализу мирового экономического кризиса.

2007–2013 годы провел в Греции — «лаборатории кризиса» в Европе, где изучал деструктивные последствия неолиберальной «антикризисной» политики ЕС. Является сторонником социального государства, протекционизма и нелиберальной интеграции в Евразии.

При этом для тех, у кого НДФЛ повышается до 15 процентов, остается классическая проблема. Люди с доходом до 5 миллионов, впрочем, как и те, кто получает меньше, в основном тратят деньги на потребление. А значит платят еще НДС. То есть у нас одни и те же доходы облагаются с разных сторон: и подоходным налогом, и налогом с продаж. НДС — налог, который выплачивается при продаже или покупке, в зависимости от того, с какой стороны вы находитесь. Это создает значительную фискальную нагрузку на основную массу граждан. И эта нагрузка корректировкой налоговой системы не убрана.

— Почему вы считаете, что нынешние новации — это все-таки донастройка налоговой системы, а не реформа?

— Реформа налоговой системы, настоящая, глубокая, все-таки предполагает радикальные изменения. Это установление необлагаемого минимума доходов, более жестко выстроенная прогрессивная шкала с более высокой верхней планкой. Конечно, потолок для самых богатых в 22 процента — это уже хорошо, но хотелось бы 25 процентов.

Реформа должна была бы разгрузить от налогов домашние хозяйства, высвободить от подоходного налога семьи с детьми и молодые семьи до 30 лет без детей. Если они копят на первоначальный взнос ипотеки, зачем им платить налог? Но тут же встает вопрос о том, чтобы им платили нормально. То есть, нужна минимальная почасовая ставка оплаты труда. Она у нас есть? Нет. Выясняется, что в некоторых профессиях люди получают по 50 рублей в час. То есть гораздо меньше, чем предполагается минимальной заработной платой. В сумме у них больше, но только, потому что они устроены, например, на полторы ставки. А час их рабочего времени стоит копейки. Это тоже нужно менять. Есть ли у власти осознание, что это нужно исправлять? Боюсь, что нет. А есть ли общественный запрос на то, что нужно исправлять? Его тоже нет.

Настоящая реформа должна сбалансировать налоги, которые люди платят прямо и косвенно, чтобы уменьшить нагрузку и высвободить средства для потребления. Реформа предполагает также устранение наследия регрессивной шкалы. То, что у нас называли плоской шкалой налогообложения, на самом деле было регрессивной шкалой. В чем она заключается? При прогрессивной шкале, чем у тебя выше доход, тем ты больше платишь налогов, а при регрессивной, чем ты беднее, тем больше платишь налогов в доле своих доходов.

Если ты получаешь доход с капитала, то платишь 13 процентов (а с появлением прогрессивной шкалы 15 процентов). А наемный работник платит 13 процентов и все социальные отчисления. Потом еще НДС в счетах ЖКХ, плюс 10-20 процентов на НДС при покупках. Затем налоги, связанные с автомобилем, дорожные сборы. И суммарно все отчисления с дохода составляют не 13 процентов, а 40 или даже 55 процентов. Получается, что ты живешь от зарплаты до зарплаты и тратишь деньги только на самое необходимое. Это характерная черта регрессивной шкалы налоговой системы, и она у нас сохраняется.

— Но богатые тоже платят НДС и прочие налоги?

— Да, но в их расходах они составляют долю в 1-5 процентов, но пусть даже 10 или 20. Богатые платят гораздо меньше косвенных налогов в доле от своих доходов. Беднейшие слои общества тратят на НДС не менее 10-15 процентов своих доходов, полученных на руки. Они заплатили по счетам за квартиру, купили детям одежду, продукты, какие-то детали для автомобиля. И в общем все потратили, у них больше ничего нет. Налог не берется со сбережений, если люди их тратят, то они платят налоги, хотя уже заплатили НДФЛ и все социальные отчисления с зарплаты.

Но это сделал работодатель, поэтому работник этого тоже не видит. И это очень важный момент, потому что он избавляет людей от лишней нервозности, потому что они об этом просто не думают. Представьте себе, что было бы, если бы они знали, что платят такие налоги. С другой стороны, если эти налоги просто убрать, то зарплата не вырастет. Работодатель просто оставит все деньги себе. Эти противоречия налоговой системы остаются, несмотря на внешнюю корректировку. В соответствии с заветами Наполеона Бонапарта, косвенные налоги существуют, но их никто не видит, потому что они укрыты. Люди не знают, сколько они платят косвенных налогов и чаще всего не задумываются об этом. Пошел человек в магазин, что-то купил, откуда он знает, сколько там НДС, 10 процентов или 20. Он, конечно, может посмотреть, их на чеке вбивают, но кто на это смотрит.

— Что, на ваш взгляд, нужно еще менять?

— Во-первых, нужно разгрузить нижние этажи экономики, то есть уменьшить давление на работников и по возможности, уменьшить давление на малый бизнес. Но, пожалуй, для малого бизнеса многое сделано в плане налогов. МСБ, скорее, испытывает трудности из-за борьбы за прибыль. Ему труднее выживать, чем среднему и крупному бизнесу. У него недостаточно свободных средств. Но начинать нужно с работников. Если коренным образом менять ситуацию, то нужно убрать тяжелое наследие регрессивной шкалы налогообложения, чтобы те, кто зарабатывают меньше 1 миллиона рублей в год, не платили подоходный налог.

Оптимально этот налог причислять к зарплате. Допустим, установить его в размере не 13 процентов, а, скажем, двух. Эти 2 процента работник получает к зарплате, если у него семья. Если годовой доход от миллиона до двух, то налог повышается до 5 процентов. Почему? Потому что нужно, чтобы люди создавали сбережения, которые позволят им приобретать недвижимость и стимулировать рынок жилья. Нужно, чтобы у них были свои деньги. Очень сложно представить, что все социальные отчисления возможно уменьшить в процентах от заработной платы, но хотелось бы, чтобы налог не превышал 20 процентов.

Дальше встает вопрос об НДС. Потребительские товары, продукты питания, одежда должны облагаться налогом в продаже или нет? Здесь налог можно убрать сразу. Дело не сводится только к изменению размера. Нужно вводить минимальную почасовую ставку оплаты труда, рассчитываемую на основе МРОТ. Просто МРОТ переводим на часы, 4 недели по 40 часов. И получаем, что меньше, чем эта сумма, платить человеку нельзя, это незаконно. Мы боремся со сверхнизкой оплатой труда. Большинства это вообще не касается. Им это даже им не интересно. Но у нас есть класс людей, которые вынуждены получать очень мало, и для них этот вопрос существенный. Нужно ограничивать возможности для самозанятых, менять систему. То, что они платят в виде налогов, должно идти как социальное отчисление. Налог они должны платить небольшой.

— По поводу налоговых инициатив есть мнение, что малый и средний бизнес, которому в России и так непросто, пострадают довольно серьезно. Хотя сам бизнес еще до конца не разобрался в многочисленных изменениях взимания налогов. Как вам такие пессимистичные прогнозы?

— Я не уверен, что малый и средний бизнес особенно пострадает. Главным образом потому, что для него сохраняется увертка номер один, когда работников нанимают не по нормальным трудовым контрактам, а как самозанятых, то есть по договорам гражданско-правового характера.

Это огромная экономия денег для малого и среднего бизнеса. Количество самозанятых у нас растет стремительно. Вероятно, их будет еще больше. Налоговые изменения позволят разрастаться числу фиктивных самозанятых. Привлекать их будет в первую очередь малый и средний бизнес. Зачем ему платить официальную зарплату, а сверх нее еще 40 процентов налогов?

То есть, если бы была серьезная перестройка налоговой системы, не доводка имеющейся конструкции до рабочего состояния под новые задачи, а глубокая реформа, то проблему налогового давления на малый бизнес нужно было бы решать. Но этим путем сейчас не пошли. Причины понятны, потому что у нас ситуация военных действий, огромные государственные расходы. У нас действуют гигантские военно-кейнсианские механизмы стимулирования экономики. Полмиллиона человек встали в строй в прошлом году, заключив контракты, получая оклады по 208 тысяч рублей. Не менее 300 тысяч человек вступят в вооруженные силы в этом году. А, может быть, и полмиллиона снова. Во всяком случае, желающих в регионах меньше не становится.

Это сильнейший стимул регионального рынка недвижимости. Это фундамент для тех, кто хочет в регионах создавать собственный малый бизнес. Капитал накапливается, у людей появляются деньги. Все эти стимулы, дающие мощный импульс промышленности, не только оборонно-промышленному комплексу, но химической, обрабатывающей промышленности, машиностроению. Эти стимулы нужно оплачивать. Тот факт, что на эти стимулы нужно находить деньги, по всей видимости, и является причиной ослабления рубля в 2023 году.

— Налоговая перестройка задумана как источник денег под новые проекты?

— Нужно увеличивать поступления в бюджет. Механизмы для увеличения налогов найдены, замены губернаторов старой формации на губернаторов новой формации сразу приводят к собираемости налогов в регионах. Идет наполнение бюджета. А дальше вводится и развивается прогрессивная шкала, потому что нужно больше денег на развитие социальной системы, потому что если не спасать социалку в регионах, то как там развивать промышленность?

В чем еще плюсы прогрессивной шкалы налогообложения? Она прививает капиталистам протестантскую этику. В соответствии с ней собственник должен держать свои капиталы не в виде яхт или разбросанных по всему миру особняков, поместий или вилл, на которые тратятся огромные деньги, а в форме растущего предприятия. Следовательно, вытаскивать из бизнеса деньги — неправильно. Нужно брать необходимый минимум для того, чтобы жить комфортно, чтобы семья была довольна, но чтобы не развращаться самим и не развращать своих детей, отучив их от труда и достижения целей собственными усилиями.

У нас же, поскольку верхний слой имущего класса новый, богатые думали, что чем больше у сына машин в гараже, чем больше у него денег, тем он быстрее и лучше погрузится в какое-то дело и найдет себя в практической деятельности. Ничего подобного. То же самое с девочками, которых заваливали роскошью и надеялись, что это приведет к тому, что став женщинами, они будут руководить каким-то предприятием, отдавая всю себя. Да никогда в жизни. Из них получается просто испорченное поколение.

Практика вытаскивания денег из компаний имела массу негативных последствий. Это порочный способ работы собственников с бизнесом, они постоянно тянули средства из предприятий, уводили их куда-то в офшоры, покупали недвижимость в Европе. У них был расчет на то, что там растет капитализация, что недвижимость дорожает и это будет продолжаться бесконечно. Все кивали на то, что у европейского Центрального банка была нулевая ставка, что там все заливают деньгами много лет, а значит, купленная в Евросоюзе недвижимость будет только дорожать. А вот и нет.

Были расчеты коммерческие, но они оказались ошибочными. А с началом спецоперации многие вообще столкнулись с тяжелыми последствиями, когда выяснилось, что санкционные правила, существующие для экономических структур, применяются и по отношению к людям. Не надо было покупать лишнюю недвижимость. Зачем? Поехали куда-то за рубеж, можно там что-то арендовать.

— Хочется еще чуть подробнее про протестантскую этику…

— Что касается привития протестантской этики, то это происходит не когда люди говорят, что надо все внимание уделять фирме, а во многом происходит под влиянием налоговой системы, которая стимулирует не вытаскивать слишком много денег из коммерческой структуры, оставлять их и реинвестировать. Таким образом можно избежать и уплаты налога по повышенной ставке. Для экономики это означает капиталовложение. А это заказы, рабочие места, покупки, которые делают работники предприятий. Все это стимулы для экономики.

Протестантская модель работает достаточно эффективно. У нее есть исторический ограничитель. Мы видим его выражение на примере красот флорентийской архитектуры. Когда банкирской семье Медичи стало ясно, что деньги в бизнес вкладывать невозможно, потому что чем больше вложишь, тем меньше заработаешь, а, может быть, будут одни убытки, потому что размер рынка ограничен (ты деньги с рынка взял, а инвестировать их невозможно, потому что экономика не расширяется, XV век на дворе, а не XXI), поэтому деньги нужно потратить на то, чтобы построить что-нибудь красивое.

У нас больше не экономика столичных офисов или торговых компаний в крупных городах. Российское общество все больше похожи на новое индустриальное общество из работы американского экономиста Джона Кеннета Гэлбрейта ( представитель Вебленского институционального и кейнсианского течений, один из видных экономистов-теоретиков XX века — прим. ред. ). Мы действительно оказываемся в состоянии Соединенных Штатов 50-60-х годов прошлого века.

Мы вступаем в период подъема, материального, экономического процветания. Но это все нужно оплачивать. И по этой причине, я предполагаю, когда обсуждался вопрос налоговых преобразований, то решили не осуществлять сложную перестройку налоговой системы, а держаться того, что и так работает. Работает НДС, пусть будет и дальше НДС. Если для каких-то предприятий он обременителен, то дадим им какие-нибудь стимулы. Например, промышленную ипотеку, какие-то контракты выгодные. Вот такой механизм работает. То есть проще оказывается доводить существующую конструкцию под новые задачи, нежели менять ее радикально и сразу. Тем более у нас высшее руководство не любит радикальных изменений, оно любит постепенность.

— Предприятия, чья выручка ниже 60 миллионов рублей, раньше платили по упрощенной системе налогообложения 6 процентов. Сейчас для них вводится НДС. Все прогнозируют, что товары и услуги будут дорожать, а это приведет к инфляции и ляжет на конечного потребителя…

— Давайте оговоримся. Это принципиально. Товары и услуги будут дорожать только в том случае, если рубль не будет укрепляться. Если рубль будет укрепляться, то мы сможем перекрыть негативные последствия девальвации 2023 года и общий уровень цен на промышленные товары должен будет понизиться. Это тоже очень важный инструмент, который у нас не используется. У нас рубль ослабляют, но не укрепляют. Сейчас пошло небольшое укрепление, но сколько оно продлится, неизвестно. Есть инструменты в распоряжении Банка России, которые позволяют избегать негативных последствий.

Но в целом я согласен с тем, что введение НДС для предприятий с оборотом до 60 миллионов рублей в год — это для них толчок к повышению цен. В этом тоже выражается, что это не серьезная коренная реформа, а это корректировка имеющейся системы для того, чтобы увеличить даже не собираемость налогов, а налоговые поступления, и государство имело больше средств. По этой же причине никто не хочет пересматривать НДС. Позиция минфина такова, что мы научились его считать, взимать и трогать НДС не надо, менять на налог с продаж, который существует только для конечных потребителей.

Внутри экономики, создавая сложные продукты, никаких налогов с операций купли-продажи мы не берем, если нет спекуляций. Это отчасти потому, что управленцы нашими финансами — люди неолиберальной экономической школы. Они воспитаны на ужасе перед экономическим кризисом 70-х годов прошлого века, согласно опыту которого надо ограничивать рост экономики, прежде всего рост промышленности. Потому что если этого не делать, то может возникнуть огромный пласт избыточных производств. И все это потом рухнет. Как это было в Америке и Англии в 70-е — в начале 80-х годов. И это породит массовую безработицу, социальную напряженность и финансовую неопределенность. Поэтому нужно ограничивать рост экономики и деловой активности.

А НДС — отличное средство, потому что это не налог, который взимается с конечной продажи продукта. Таким образом, чем более сложную ты создаешь продукцию, тем более дорогой она становится в твоей экономике, и тем менее конкурентоспособна на мировом рынке. Это обратная сторона такой налоговой системы. От нее можно уклоняться, создавать добавленную стоимость внутри предприятия.

То, что в 90-е годы считали порочной советской системой, когда в рамках огромной корпорации, условно говоря, зубчатые колеса производились на одном предприятии, отгружались на другом, где они присоединялись к другим колесам и никто ни у кого ничего не покупал. Отправка продуктов шла внутри одной системы. Какой здесь НДС? Никакой. Продажи не было. Существующая налоговая система дает большие возможности для крупных и сверхкрупных компаний и является проблемой для среднего и малого бизнеса. Потому что МСБ для производства нужно что-то купить, а для этого надо заплатить НДС и продукция становится дороже.

— И что будут делать малые и средние предприятия? Дробиться, уходить в серую зону?

— Они будут выживать в своих нишах. Мы знаем механизм ускользания от налогового контроля. Это заработная плата в конвертах, когда люди устроены на минимальную ставку, а остальное получают наличными. Второй способ — это самозанятые, когда директор может сказать: «У меня вообще рабочих нет, у меня одни самозанятые». Для малого бизнеса оставлены пути. Но за чужой счет.

Вместе с тем эта налоговая система открывает гигантские возможности для крупных и сверхкрупных игроков. И это не случайно, потому что считается, что за годы после распада Советского Союза из России было вывезено средств примерно на 3 триллиона долларов. Эти средства никуда не исчезли, они существуют на внешней орбите. Они могут заходить в российскую экономику и создавать крупные предприятия.

По сути, интерес правительства во многом в том, чтобы владельцы крупных состояний и капиталов возвращались в Россию, здесь инвестировали, создавали производства. Современная российская экономика получила возможность интенсивного расширения, есть пространство для капиталовложений, сбыта. Капиталовложения являются не рискованными, а рентабельными. На этом можно заработать.

Российским компаниям есть куда расти. Мы начинаем активно замещать импорт. Я даже как потребитель вижу, что появились медицинские препараты, которые ранее мы получали из Соединенных Штатов или Европейского Союза. Они производятся отечественной фармацевтикой. Например, витамин D в большой дозировке, другие витамины, которые раньше у нас не производились.

Дальше. Россия заняла все украинские зоны сбыта зерна. Значит, нам нужно увеличить производство зерна, тем более, что одновременно растет производство российского мяса и молочной продукции. Огромные капиталы идут и в эту сферу. Мы отбили внешние рынки Украины. Прекрасно. Может ли воспользоваться этим средний бизнес? Может, но очень ограничено.

А для крупного бизнеса здесь есть, где развернуться. Возникает ситуация, которая обещает России очень большие выгоды. Слабый курс рубля — это возможность еще очень выгодно зайти на рынок, переводя деньги из иностранной валюты в рубли и совершая необходимые покупки в разной форме: недвижимость, земельные участки, постройки для того, чтобы разворачивать активность. Эта новая модель экономического роста, связанная и с военным кейнсианством, и с протекционистской политикой, и с усилением государства, но также и с измененной налоговой политикой.

Механизм роста в рамках мировой экономики — это деструктивные процессы на Западе, особенно, в Европейском Союзе. Уходит европейская промышленность, появляются новые возможности для индийской, российской, казахстанской, китайской промышленности. Сегодня вообще уникальная ситуация для мировой экономики. Потому что раньше и наш, и глобальный рынок росли за счет расширения потребления и деловой активности на Западе. А теперь мы растем за счет сокращения деловой активности и деструктивных процессов на Западе, потому что освобождается место под солнцем. Это очень интересная ситуация для мировой экономической истории. Такого не было, как минимум, очень давно.

— То, что мы производим в рамках импортозамещения, достойного качества?

— Вполне достойного качества. Если говорить о машинах, механизмах, оборудовании различном, то здесь качество будет улучшаться. Но здесь мы имеем очень большую проблему, связанную с тяжелым наследием неолиберальной образовательной политики, согласно которой главное — готовить управленцев. Людей, которые понимают в производстве, в технологиях, особо готовить не надо, если не считать программистов. Они были в моде в связи с потребностью в том, чтобы гнаться за информационным направлением.

А инженеры, которые могут построить мосты, выплавить сталь, разработать новые детали, исправить имеющиеся, разработать станки, механизмы, различные машины подвижные, считались ненужными. Я несколько лет назад посетил Новосибирский государственный университет путей сообщения, который закончил, и обнаружил, что центральное здание (с колоннами, помпезное) практически полностью занято всевозможными менеджерскими дисциплинами. А инженеров всех убрали в отдаленные корпуса. Значение их для вуза резко понизилось. Зачем они? Они же не главные. Главное — управлять финансами.

Между тем, главное — не управлять финансами, а создавать прибыль. А это значит создавать продукты, технологические решения. Наша образовательная политика привела к тому, что у нас сегодня дефицит кадров. Если вспомнить, что нам обещали западные экономические аналитики и политики в момент, когда началась санкционная атака на Россию, то мы увидим, что их обещания не исполнились. Но с кадрами у нас явная проблема. У нас дефицит кадров. Об этом говорят постоянно. Не хватает технически грамотных специалистов, инженеров, техников со средним образованием.

Качество тех, кто учит, тоже невысокое. Потому что процессы обучения забюрократизированы, преподаватель занимается отчетностью, так как контроль поставлен выше результатов, т. е. нужно контролировать, а не учить.

— Вы думаете, западные капиталы побоятся пойти в российскую экономику?

— Пойдут ли в российскую экономику западные игроки — это большой вопрос. Но еще лет пять назад я говорил о том, что для какого-нибудь среднего жителя Нидерландов, Англии или Канады огромная выгода заключена в том, чтобы продать свою недвижимость там, перевезти деньги в Россию и купить здесь недвижимость, например. Потому что, продавая не самый привлекательный домик в Канаде, вы получаете возможность в России приобрести коммерческую недвижимость и сдавать ее в аренду.

И вы сразу становитесь рантье, а там были бедолагой, который должен был ходить на работу и платить огромные налоги. А в России вы купили жилье для своей семьи, и у вас еще остались деньги на то, чтобы начать собственное дело, о котором мечтали всю жизнь и которое начать, например, в Англии невозможно, потому что для этого нужно иметь гораздо больший капитал.

— То есть зарубежные активы пойдут в Россию если только будет слабый рубль?

— Даже если рубль будут укрепляться, зарубежные капиталы все равно будут заходить. Потому что на Западе, особенно в Европейском Союзе, очень сильно увеличились издержки производства. Мы видим это на примере той же Германии, которая была локомотивом, экономической опорой стран ЕС. Там была очень эффективная химическая промышленность, очень рентабельное машиностроение. Одна из его составных частей — автомобилестроение, промышленное машиностроение, станки, медицинское оборудование.

Сейчас в Германии все это делать очень дорого. Немцы проигрывают конкуренцию. К примеру, химические удобрения производить в Германии теперь невыгодно. Но это очень хорошо для российского рынка, для наших компаний, потому что они получают золотой шанс на развитие. Значит, мы удвоим производство химических удобрений в России, построим новые огромные предприятия и необходимое оборудование постараемся производить сами.

Для этого нужно больше денег. Ничего страшного. У нас высокая ставка Банка России, 16 процентов. Тоже ничего страшного, это проблема для среднего бизнеса, а для крупного бизнеса вообще не вопрос. При таком объеме накопленных на внешнем периметре капиталов, инвестированных зачастую с невысокой доходностью, это отличная возможность.

— Европейцы за счет санкций против России сами себе подрезали сук, на котором сидели.

— Да, санкции при одновременном повышении ставки европейского Центрального Банка от нуля до четырех с половиной процентов. То есть перед этим европейцы еще годами заливались дешевыми деньгами, набирали долги. И все было замечательно. Кстати, еще был российский газ, наши энергоресурсы. Это имело решающее значение. А сейчас ничего этого нет. У населения есть определенный запас средств, материальных благ. Они могут постепенно расходовать свои накопления. Поэтому им кажется, что все не так плохо. По крайней мере части из тех, кто относится к среднему возрасту, встроенному в экономику. Но конкуренцию они уже проиграли.

На этом взлетели экономика Индии, Казахстана, России. Мы взлетели скромнее всех. Индия — это главный выгодополучатель от СВО. Никто в мире столько не заработал. Они получили нашу нефть. Счастливы до невозможности. Это мощнейший стимул для их химической промышленности. Индийцы получают отчасти то, что заказывалось в Китае. У них высокий темп роста экономики. Иностранцы хотели бы зайти в Россию, но боятся и заходят в Казахстан. На самом деле мы разворошили муравейник так, что он уже больше не соберется.

В результате возникли уникальные возможности для российской экономики. Но, прежде всего, это возможности индивидуальные и для крупного капитала. Малый и средний бизнес, особенно, малый, который функционирует в сфере услуг, получит свои бонусы не в виде налоговых послаблений, а в виде процента от экономического процветания. Потому что, хотя малый бизнес и создает больше всего рабочих мест, но он создает их традиционно в условиях, где у людей есть деньги, чтобы оплачивать его услуги.

Есть у людей деньги, они отправляют своих детей в школы английского языка, на уроки рисования, пения, танцев, в мастерские роботов, на курсы программирования, 3D-моделирования. Это малый бизнес и его услуги оплачивают родители. Если экономика будет расти (а расти она будет за счет крупной промышленности и торговли, в том числе, в огромной степени экспорта), то до малого бизнеса деньги дойдут. Как они дошли до него в нулевые годы, с 2001 по 2013 годы просто за счет цен на нефть. Потом наступили сложные времена. Сейчас обстановка такая, что по налогам для малого и среднего бизнеса дополнительные послабления решили не делать. Послабления уже сделаны и в принципе, если фирма эффективна, то их достаточно.

— Помимо повышения налога на прибыль и прогрессивной шкалы НДФЛ, введения НДС для малых предприятий, есть менее заметные нюансы. Скажем, средства от повышения налога на прибыль фактически полностью уйдут в федеральный бюджет. Получается, что из 25 процентов в регионах по-прежнему будет оставаться 17 процентов, а федеральный центр будет забирать себе не 3 процента, как раньше, а 5. И как будут распределяться налоговые средства между субъектами? Уже есть прогнозы, что пострадают более мощные регионы, каткие как Татарстан.

— Это вопрос даже не о распределении налога на прибыль, а об общем изменении государственной политики в отношении регионов и федерализма как такового. Когда в 2016 году Владимир Путин начал кампанию замены губернаторов старой формации на губернаторов новой формации, нужно было решить несколько задач. Во-первых, добиться, чтобы региональные власти стали работать с центральными властями в одной связке. До тех пор у нас этого не было. Регионы в соответствии с ельцинской Конституцией и концепцией строительства России, были как американские штаты. Отдельные государства, которые входит в объединение под названием Российская Федерация. Можно было сказать — союзники. Каких-то общественных сил в пользу целостности государства, сильного центрального правительства в регионах не доставало. В результате сформировалась сильнейшая власть местной элиты и губернаторов. Эту концепцию мне замечательно много лет назад высказал один сибирский журналист. Описывая ситуацию в Новосибирской области и вообще в сибирских регионах, он сказал: «Неизвестно есть ваш Путин или нет, а губернатор — это сила». Это была концепция жизни в регионах. Ты можешь ругать центральные власти, их политику, но только посмей слово сказать про губернатора, и в твой адрес полетят такие репрессии, потому что губернатор — это сила, а центральное руководство — абстракция.

В Москве есть Кремль, там что-то говорят, занимаются внешней политикой, подписывают какие-то соглашения, но к жизни в регионе это никакого отношения не имеет. Вот это реальность России до того, как начался знаменитый губернаторопад, когда стали назначать новых губернаторов, в том числе пропущенных через школу губернаторов, целью которой, насколько я понимаю, в первую очередь является изменение мышления чиновников. По сути, мы сдвинулись к унитарной республике.

Именно поэтому налог на прибыль организаций теперь в большей степени центр хочет держать в своем распоряжении. Он отдаст эти деньги в регионы. Но отдаст их в те регионы, где будет сидеть лояльный и конструктивный губернатор, который не обеспечивает массовое уклонение от налогов, прикрытых им фирм, не блокирует капиталовложения в регион, потому что ему не дали взятку, а наоборот, работает по привлечению капиталов, по участию региона в общенациональной экономической и социальной кооперации, ориентируясь на центральное руководство. И он получит много денег от центра. На обновление общественного транспорта в городах, на дорожное строительство и так далее.

Но вся конструкция России становится другой. Мы превращаемся в то, что можно назвать культурной федерацией. У нас федерализм начинает выражаться в том, что у регионов есть свои особенности. Прежде всего это касается национальных республик. Там есть местные культурные центры, культурная политика со своими особенностями. Но это не обособление от России, они не делают одолжения, что находятся в составе страны. Просто в составе России у них есть возможности для сохранения традиционной культуры, своих традиционных отношений, как это было на Кавказе. В Дагестане, в частности. В результате Дагестан еще в нулевые годы так и не стал туристической Меккой, там задавили деловую активность обычных людей.

Но сейчас совершенно другое положение регионов, местным деловым элитам идут навстречу. Например, в Хабаровске, когда там губернатором был Михаил Дегтярев, Путин лично встречался с представителями бизнеса. Он объяснял им, какие выгоды они получат от новой политики, что про них не забыли, что они не заброшены, что они не сами по себе.

То есть раньше один из главных источников бедности наших регионов состоял в том, что у нас налог на доходы организаций уплачивался в большей степени в мегаполисах. Соответственно, Москва в деньгах захлебывалась, а регионы, в которых прибыль организаций создавалась, денег не видели. И возникали гигантские диспропорции. Теперь эти диспропорции будут оглаживать не механически, а равномерно распределяя деньги. Хотя я предпочел бы равномерное распределение, чтобы все регионы получали в зависимости от числа жителей этот налог, который учитывается по всей России. Но будет по-другому, исходя из полезности в управлении. Как в сказке про сороку-белобоку. Этому дала, этому дала, а этому не дала.

— То есть федерализм по-новому?

— Абсолютно другой федерализм формируется.